Там тебе простор и воля; Всюду, всюду — светлый путь! Только книзу не спускайся, Не дыши в людскую грудь.
Станешь ты тоскою грузен, Станешь вял, лишишься сна; Грудь людская, будто улей, Злых и острых жал полна…
И тебя, мой сильф воздушный, Не признать во цвете лет; Побывав в болящей груди, Обратишься ты в скелет;
Отлетев, в ветвях застрянешь Сочлененьями костей… Не спускайся наземь, ветер, Вей, мой сильф, но выше ней!..
«„Пара гнедых“ или „Ночи безумные“…»
«Пара гнедых» или «Ночи безумные» — Яркие песни полночных часов,— Песни такие ж, как мы, неразумные, С трепетом, с дрожью больных голосов!..
Что-то в вас есть бесконечно хорошее… В вас отлетевшее счастье поет… Словно весна подойдет под порошею, В сердце — истома, в душе — ледоход!
Тайные встречи и оргии шумные, Грусть… неудача… пропавшие дни… Любим мы, любим вас, песни безумные: Ваши безумия нашим сродни!
«Нет, не могу! Порой отвсюду…»
Нет, не могу! Порой отвсюду, Во тьме ночной и в свете дня, Как крики совести Иуду — Мечты преследуют меня.
В чаду какого-то кипенья Несет волшебница дрова, Кладет в костер, и песнопенья Родятся силой колдовства!
Сгорает связь меж мной и ими, Я становлюсь им всем чужой И пред созданьями своими Стою с поникшей головой…
«Ночь ползет из травы, из кустов…»
Ночь ползет из травы, из кустов; Чуть погаснет закат, проступает; Нет плотины теням, нет оков; Тень возникшую тень нагоняет.
И, соткавшись в глубокую тьму, В темной жизни своей веселятся; Что и как — не узнать никому, Но на утро цветы расплодятся!
«Я знаю кладбище. С годами…»
Я знаю кладбище. С годами Остатки камней и крестов Стоят застывшими волнами В подушках мягких, сочных мхов.
Они — как волны — безымянны, И только изредка, порой, Возникнет новая могила Поименованной волной…
Читаешь имя… как-то странно! В нем просьба будто бы слышна, Борьба последняя с забвеньем, Но… прекратится и она!
«На гроб старушки я дряхлеющей рукой…»
На гроб старушки я дряхлеющей рукой Кладу венок цветов, — вниманье небольшое! В продаже терний нет, и нужно ль пред толпой, Не знающей ее, свидетельство такое?
Те люди отошли, в которых ты жила; Ты так же, как и я, скончаться опоздала; Волна твоих людей давно уж отошла, Но гордо высилась в свой срок и сокрушала.
Упала та волна пред юною волной И под нее ползет бессильными струями; В них — еле видный след той гордости былой, Что пенилась, гремя могучими кряжами.
Никто, никто теперь у гроба твоего Твоей большой вины, твоих скорбей не знает, Я знаю, я один… Но этого всего Мне некому сказать… Никто не вопрошает.
Года прошедшие — морских песков нанос! Злорадство устает, и клевета немеет; И нет свидетелей, чтоб вызвать на допрос, И, некого судить… А смерть — забвеньем веет!
«Здравствуй, товарищ! Подай-ка мне руку…»
Здравствуй, товарищ! Подай-ка мне руку. Что? Ты отдернул? Кажись, осерчал? Глянь на мою, — нет ей места в гостиной; Я, брат, недаром, кустарник сажал.
Старый товарищ! Печальная встреча!.. Как искалечен ты жизнью, бедняк! Ну-ка, пожалуй в мой дом, горемыка… Что? Не желаешь? Не любо! Чудак!
Выпьем с тобой… Как? И пить ты не хочешь? Просишь на выпивку на руки дать; Темное чувство в тебе шевельнулось?.. Что за причина, чтоб мне отказать?
Гордость? Стыдливость? Сомнение? Злоба? Коль потолкуем — причину найду… Да не упрямься, мы юность помянем, Дочку увидишь мою… — «Не пойду».
И отошел он по пыльной дороге, Денег он взял, не сказав ничего… Разных два мира в нас двух повстречались… Камнем бы бросить… Кому и в кого?
«С моря сердитого в малый залив забежав…»
С моря сердитого в малый залив забежав, В тихом спокойствии я очутился; Лодку свою между острых камней привязав, Слушая бурю, в раздумье забылся…
Как хорошо, прекратив неоконченный спор, Мирно уйти из бурунов сомненья, Руки сложив, ни себе, ни другим не в укор, Тихо качаясь на зыби мышленья…