Меня в загробном мире знают, Там много близких, там я — свой! Они, я знаю, ожидают… А ты и здесь, и там — чужой!
«Ему нет места между нами,— Вольны умершие сказать,— Мы все, да, все, живем сердцами, А он? Ему где сердце взять?
Ему здесь будет несподручно, Он слишком дерзок и умен; Жить в том, что осмеял он, — скучно, Он не захочет быть смешон.
Все им поруганное — видеть, Что отрицал он — осязать, Без права лгать и ненавидеть В необходимости — молчать!»
Ты предвкуси такую пытку: Жить вне злословья, вне витийств! Там не подрежет Парка нитку! Не может быть самоубийств!
В неисправимости былого, Под гнетом страшного ярма, Ты, бедный, не промолвишь слова И там — не здесь — сойдешь с ума!
«Вконец окружены туманом прежних дней…»
Вконец окружены туманом прежних дней, Все неподвижней мы, в желаньях тяжелей; Все уже горизонт, беззвучнее мечты, На все спускаются завесы и щиты…
Глядишь в прошедшее, как в малое окно; Там все так явственно, там все озарено, Там светят тысячи таинственных огней; А тут — совсем темно и, что ни час, темней…
Весь свет прошедшего как бы голубоват. Цвет взглядов юности! Давно погасший взгляд! И сам я освещен сиянием зари… Заря в свершившемся! Любуйся и смотри!..
Как ясно чувствую и как понятно мне, Что жизнь была полней в той светлой стороне! И что за даль видна за маленьким окном — В моем свершившемся, чарующем былом!
Ведь я там был в свой час, но я не сознавал. И слышу ясно я — мне кто-то прошептал: «Молчи! Довольствуйся возможностью смотреть Но, чтоб туда пройти, ты должен умереть!»
«Я помню ночь. Мы с ней сидели…»
Я помню ночь. Мы с ней сидели. Вдруг — теплый дождь! В лучах луны Все капли в нем зазеленели, Струясь на землю с вышины.
Зажглась заря. Вновь упадая, Все капли ярко разожглись И, в блеске утреннем пылая, Дождем рубинов пронеслись.
Где эта ночь с ее значеньем? Где годы те? Где взять ee? И сам живу я под сомненьем: Остаток дней — не бытие…
«Соловья живые трели…»
Соловья живые трели В светлой полночи гремят, В чувствах — будто акварели Прежних, светлых лет скользят!
Ряд свиданий, ряд прощаний, Ряд божественных ночей, Чудных ласк, живых лобзаний… Пой, о, пой, мой соловей!..
Пой! Греми волнами трелей! Может быть, назло уму, Эти грезы акварелей Я за правду вдруг приму!
Пой! Теперь еще так рано, Полночь только что прошла, И сейчас из-за тумана — Вот сейчас — она звала…
«Заря пройдет, заря вернется…»
Заря пройдет, заря вернется И — в безучастности своей — Не может знать, как сильно бьется Больное сердце у людей.
А чтоб заря не раздражала, Своих огней для нас не жгла, Пускай бы по свету лежала Непроницаемая мгла!
Что день грядущий? Что былое? Все прах, все кончится в пыли,— А запах мирры и алоэ Сойдет с небес на труп земли…
«Бежит по краю неба пламя…»
Бежит по краю неба пламя, Блеснули по морю огни, И дня поверженное знамя Вновь водружается… Взгляни!
Сбежали тени всяких пугал, И гномов темные толпы Сыскали каждая свой угол, И все они теперь слепы;
Не дрогнет лист, и над травою — Ни дуновенья; посмотри, Как все кругом блестит росою В священнодействии зари.
Душа и небо, единеньем Объяты, некий гимн поют, Служа друг другу дополненьем… Увы! на несколько минут.
«Как думы мощных скал, к скале и от скалы…»
Как думы мощных скал, к скале и от скалы, В лучах полуденных проносятся орлы; В расщелинах дубов и камней рождены, Они на краткий срок огнем озарены — И возвращаются от светлых облаков Во тьму холодную родимых тайников,—
Так и мои мечты взлетают в высоту… И вижу, что ни день, убитую мечту! Все ту же самую! Размеры мощных крыл, Размах их виден весь!.. Но кто окровенил Простреленную грудь? Убитая мечта, Она — двуглавая — добро и красота!..
«Лес густой; за лесом — праздник…»
Лес густой; за лесом — праздник Здешних местных поселян: Клики, гул, обрывки речи, Тучи пыли — что туман.
Видно издали — мелькают Люди… Не понять бы нам, Если бы не знать причины: Пляски или драка там?
Те же самые сомненья Были б в мыслях рождены, Если б издали, случайно Глянуть в жизнь со стороны.
Праздник жизни, бойня жизни, Клики, говор и туман… Непонятное верченье Краткосрочных поселян.
«Как на свечку мотыльки стремятся…»
Как на свечку мотыльки стремятся И, пожегши крылья, умирают,— Так его бесчувственную душу Тени мертвых молча окружают.
Нет улик! А сам он так спокоен; С юных лет в довольстве очерствелый, Смело шел он по широкой жизни И идет, красиво поседелый.